Подобные предметы эпохи бронзового века найдены в Китае (ок. 2000-1500 до н. э.), а также на территориях Древнего Рима и Древней Греции. Некоторые пуговицы имели правильные геометрические формы и отверстия, чтобы их можно было привязать к одежде с помощью нити. Ян МакНил считает, что «эти пуговицы первоначально использовались скорее как украшение, чем как застёжки. Самые ранние из них найдены в Мохенджо-Даро, в долине Инда. Функциональные пуговицы, сделанные из камня, были найдены в Гёбекли-Тепе, на юго-востоке Турции. Они датируются 1500 г. до н. э. Они быстро получили широкое распространение в Европе для изготовления более плотно облегающей одежды. В прошлом пуговица была одним из важных магических амулетов, призванных отпугивать враждебные человеку силы. На Руси именно эта функция пуговицы долгое время оставалась основной. Пуговицы, почти забытые в период раннего Средневековья, с изобретением в XIII веке кроя, позволявшего носить обтягивающую одежду, превратились из предметов утилитарного назначения в предметы роскоши. И это не удивительно, ведь мужской костюм той эпохи от подбородка до талии и от локтя до кисти застегивался на часто посаженные пуговицы числом иногда более сотни.

Повидимому прав тот же Вайс в другом своем утверждении: «если не признать авторитета ни за традицией, ни за церковными решениями, ни за верой всех, то единственной опорой для отдельной личности окажется Св. Виклифом и со всеми еретиками, начиная с времен Тертуллиана. Все же разница между Оккамом и Лютером огромная. Оккам указывал только на возможность того, что все католичество окажется в заблуждении. И на случай такой возможности он рекомендовал верующим единственный незыблемый авторитет Св. Писания. То, что было возможностью для Оккама, стало действительностью для Лютера. Лютер убедился, что церковь, та церковь, в которой он искал спасения, в руках Антихриста. Не знаю, многие ли из наших современников способны понять, что значило такое переживание для средневекового монаха. Я не хочу этим сказать, что наши современники не знают глубоких, потрясающих душу переживаний. Но мне кажется, что едва ли они могут ясно представить себе, что такого рода глубокие внутренние потрясения связаны с мыслями о роли и значении церкви.

Врагов же своих может он жечь и опалять, и кожу с них сдирать, закалывать их и на куски разрубать, — все это праведно есть; аще же умствует кто о сем лукаво, грех творит. В ратном деле не наложил Господь ни на что запрета людям своим, ибо указаны Им самим наижесточайшие способы изводить врага. «Так, пророчица Девора пригвоздила к земле деревянным колом голову военачальника, царя хананейского Сисары. Гедеон, вождь народа, поставленный Богом, разделался по-солдатски со старейшинами в Сокхофе, не получив от них провианта для рати своей: виселица и колесо, меч и огонь были ему не­достаточны для наказания; колючим терновником повелел он сечь виновных и молотить зубчатыми молотильными досками. И все это было праведно перед очами Божиими. Царственный пророк Давид, муж по сердцу Господню, подверг жесточай­шей казни побежденных им уже детей Аммона в Раббаофе. Мечами приказал он рубить их, проехать по ним железными колесницами, резать их на куски и месить, яко глину для кирпичей.

Приходя напиться чайку со своей старой пріятельницей въ ея новой «пріемной», съ выштукатуреннымъ потолкомъ, жалкими досчатыми стѣнками и крошечнымъ каминомъ, у котораго негдѣ было и погрѣться двоимъ заразъ, онъ считалъ за особенное удовольствіе вынуть изъ кармана нумеръ «Court Journal», или другой фешенебельной газеты и прочитать вслухъ Сарѣ описаніе какихъ нибудь блистательныхъ празднествъ, въ которомъ въ числѣ прочихъ гостей упоминалось и имя Мэй. Ему нравилось, когда м-съ Доббсъ бранила его и подтрунивала надъ, нимъ за его смѣшное пристрастіе къ аристократіи; онъ зналъ, что и эти чтенія и его восхищеніе доставляютъ ей большое удовольствіе, но не подавалъ и вида, что замѣчаетъ это, а, напротивъ, представлялся, будто считаетъ ея негодованіе вполнѣ искреннимъ и, въ свою очередь, начиналъ браниться за ея радикализмъ. Она оправдывалась, горячо отстаивала свои убѣжденія и въ такихъ разговорахъ и дружескихъ спорахъ вечера летѣли незамѣтно. Между тѣмъ, капитанъ Чефингтонъ, читая въ газетахъ отчеты о томъ, что дочь его вращается въ фешенебельныхъ кружкахъ, началъ раскаиваться, что поторопился дать свое согласіе на ея вступленіе въ свѣтъ, разсуждая, что лично онъ не получилъ черезъ это никакихъ выгодъ, а можетъ быть получилъ бы, если бы съум
ѣлъ взяться за дѣло какъ слѣдуетъ.