Неудержимо овладевал он моим рассудком и волей, длился, как мне казалось, целую вечность и заканчивался целым рядом ощущений, похожих на пробуждение после наркоза. Я не мог бы их описать. Это одна из причин, почему я не любил их и боялся. И теперь я также не нахожу слов для уяснения их. Это было постепенное и вместе с тем быстрое исчезновение пространства, времени, ощущения и многочисленных элементов опыта, из которых, по-видимому, составляется то, что нам нравится называть нашим Я. По мере того, как исчезали условия нормального сознания, просыпалась подсознательная сфера и, в конце концов, оставалось лишь чистое, абсолютное, абстрактное Я. Мир терял и форму и содержание. Но Я продолжало существовать, с ужасной тоской, с мучительной остротой чувствуя, что действительность готова уничтожиться, как уничтожается мыльный пузырь. Что же дальше? Страх близкого распада, ужасная уверенность, что эта минута уже последняя, что я на краю бездны, что сейчас я постигну Майю, вечную иллюзию — все это, казалось, вызывало меня из этого состояния.

И как я привык поступать на войне, так теперь невольно поступил в любви. Простите меня и не лишайте своей благосклонности. Что же вы молчите, гра­финя? Вы отказываете мне в своей руке? Моя сестра не может так скоро решить вопроса о своей судьбе, — пришла я на помощь Розе, которая в глубоком волнении стояла перед нами, склонив голову. Кто знает, дает ли мой отец согласие на ее брак с «врагом отечества», и ответить ли Роза взаимностью на ваше внезапно вспыхнувшее чувство… Я знаю! — отвечала она и протянула молодому человеку обе руки. Принц порывисто и страстно прижал их к сердцу. О наивные дети! — сказала я, отступая потихоньку на не­сколько шагов, до двери гостиной, чтобы стоять настороже и не пустить никого на террасу, по крайней мере в эту минуту. На следующий день отпраздновали помолвку. Отец не противился этой неожиданной свадьбе. Я полагала, что, при его ненависти к пруссакам, ему будет неприятно на­звать своим зятем вражеского воина и победителя.

О, если б я была твоей: повелительницей, то могла бы тебе приказать распроститься с противной военной службой и служить только мне. Этот вопрос уже раз навсегда решен между нами… Разумеется, и я должна уступить, но это опять таки доказывает, что ты вовсе не раб своей жены… Вернувшись из заграничного путешествия, мы переселились в маленький моравский городок — крепость Ольмюц, где стоял полк Фридриха. Об общественных развлечениях в этом захолустье не могло быть и речи; мы предпочли им полное уединение. Исключая часов, посвящаемых нами служебным обязанностям, — т. е. Фридрих возился со своими драгу­нами, а я исполняла материнские обязанности относительно мо­его Рудольфа, — мы с мужем вполне принадлежали друг другу. Я обменялась с полковыми дамами необходимыми церемонными визитами, но от более короткого знакомства решительно укло­нилась. Меня нисколько не прельщали интимный собрания за чашкой кофе, где провинциальные дамы передают одна другой домашние дрязги с прислугой и перемывают косточки знакомым. А моего мужа не тянула к себе ни картежная игра у полкового командира, ни попойки с товарищами.

Вот оно остановилось и несколько минут качалось на одном и том же месте — верно, бросило якорь; но потом опять быстро понеслось к берегу — верно, якорный канат лопнул. Мы видели, как оно выставило флаг, просящий о помощи; но пароход наш не мог идти к нему на помощь: подойдя ближе к берегу, он сам был бы в опасности разбиться о береговые отмели. Вдруг судно исчезло под волнами, и тотчас же снова показался его темный остов, но на нем не видно было и признака мачт… … крик экипажа не донесся до нас! Между тем ближе и ближе выказывались перед нами скалы Гибралтара. Капитан давно бросил свою сигару, сам стал у рулевого колеса и отдавал приказания за приказаниями. По всем движениям экипажа заметно было, что пароход находился в критическом положении; но тут буря стала утихать; черный цвет тучи изменился на бледно-серый, и берега Африки обозначились. Англичане давно заметили опасное положение нашего парохода и беспрестанно делали нам сигналы со скалы Гибралтара, давая знать, как мы должны плыть.