如何使用edit this cookie？ 作为Chrome的一个插件，可以十分方便的用来查看当前域的Cookie以及实时编辑Cookie。 在调试网页甚至测试网站验证连接十分有用。 下面说一下如何使用edit this cookie，编辑以及操作cookie。 登陆Chrome 浏览器的网上商城。 搜索 然后下载安装就可以了。 当安装完成后，在你的浏览器的右上角会出现一个甜饼的图标。 哪个就是edit this cookie的图标。 左击它可以显示当前所在页面的cookie列表。
С размножением скота предполагается, чтобы каждая семья получила свою корову и при желании пару лошадей. Я говорю, разумеется, о том большинстве, которое признает употребление скота. Кроме увеличения независимости молодежи, упомяну еще о возрастании женской равноправности. По всей вероятиости, в непосредственно-ближайшем будущем женщины получат право голоса на сходах и при выборах уполномоченных на съезд. По этому поводу мне приходилось однако слышать и оппозиционные голоса, преимущественно от более пожилых людей. Слыханное ли дело, — говорят они, — чтобы собственная родная жена пошла против твоего касательства? Разве это не обидно? Если бы вы были один человек! А как вы два разные человека, то могут у вас быть два разные голоса! Во всяком случае, эти подробности не свидетельствуют о стремлении общины подавлять индивидуальность. Я далек от всякого желания придавать духоборской общине какое-либо особенное значение. Такие попытки неоднократно возникали и обыкновенно, просуществовав известный период времени, по тем или другим причинам распадались или изменяли свой прежний характер, и я не думаю, чтобы духоборы могли составить исключение. Но, во всяком случае, несправедливо изображать каким-то закоренелым старообрядством явление новое, возникающее в искании новых путей и в усилиях духовной борьбы.
Я никогда не ломала головы над политическими вопросами. Нам, женщинам, уж совсем не к лицу в них соваться, да и что мы поймем в таких премудростях? Когда разразилась гроза, надо молиться… Чтобы молния ударила в дом соседа, а не в наш? Это, разумеется, проще всего! «Друг или, пожалуй, недруг — все равно — но человек знающий, который не хочет назвать себя, уведомляет вас, что вы обмануты, обмануты самым предательским образом. Ваш святоша-супруг и приятельница, прикидывающаяся невинностью, поднимают на смех вашу добросердечную доверчивость, бедная ослепленная женщина. У меня есть свои причины сорвать маску с них обоих. Не из доброжелательства к вам действую я, отлично понимая, что мои разоблачения скорее огорчат, чем обрадуют вас. Но ведь я вовсе и не принадлежу к числу ваших доброжелателей. Может быть, я — отвергнутый поклонник, замысливши месть… Дело тут не в поводе, а важен самый факт. Если же вы потребуете доказательств, я готов их представить, без них вы не поверите анонимному письму.
Где же справедливость во всем этом? Заслужил ли я такую меру жесткости? Под какой формой придет еще страх, чтобы до конца раздавить меня? Как был бы я признателен тому, кто освободил бы меня от жизни, есть, пить, не спать, страдать без перерыва — вот прекрасный дар, полученный мною от моей матери! Меньше всего я понимаю это злоупотребление Бога Его силою. Всему есть границы, во всем есть середина. А Бог не знает ни границ, ни середины. Я сказал «Бог» — но почему Бог? До сих пор я знал только дьявола. И в конце концов Бога я так же боюсь, как дьявола, и плыву по течению с моими мыслями о самоубийстве, не имея ни мужества, ни средств привести их в исполнение. Тебе легко будет, читая меня, убедиться в моем сумасшествии. Бессвязность слов и мыслей у меня достаточно выражена. Я сам даю себе в этом отчет. Но я не могу помешать себе быть сумасшедшим; в таких обстоятельствах к кому прибегнуть с мольбой о сострадании?
Мы знаем только один принцип, соединяющей нас — неподкупную любовь к царствующей династии. Следовательно, если мы выступим в поход, нас должно воодушевлять не то, что мы сражаемся вместе с немцами и за немцев, а перспектива послужить верой и правдой нашему августейшему возлюбленному вождю. Все поднялись с мест и чокались стоя. Искра воодушевления запала в сердце и мне; она вспыхнула на мгновение ярким пламенем и согрела меня отрадной теплотой. Когда разделяешь с тысячами людей любовь к одному и тому же лицу, это сознание невольно вызывает глубоки порыв безграничной преданности. Оно-то и заставляет сильнее биться сердца под видом верности престолу, патриотизма и духа единства. Это не что иное, как любовь, и она до того могуча, что даже предпринятое во имя ее дело ненависти — отвратительнейшее исчадие смертельной ненависти — война начинает казаться исполнением священного долга любви. Но это возвышенное чувство вспыхнуло в м
оем сердце лишь на одну минуту, потому что в глубине его таилась любовь, перед которой бледнила всякая преданность к всевозможным фатерландам, — то была любовь к моему мужу.