N. F.» (СПб., 1776; 154 стр.). Этими сочинениями Ф. удовлетворял, отчасти по указаниям Эйлера, различным потребностям молодой России, подобно тому, как множеством написанных им учебников способствовал преподаванию математических наук в учебных заведениях. В продолжение более чем 50-летнего служения России Фусс занимался много также научными вопросами по математике, астрономии, геодезии, механике и т. п., помещая свои статьи почти исключительно в изданиях петербургской академии наук, на латинском и французском языках. Некоторые из этих статей переведены на русский язык. Здесь достаточно, для ознакомления с разнообразием математических вопросов, которых касался Фусс, назвать только некоторые из них: «Meditationes circa resolutionem fractionis x m ( x − a ) ( x − b ) ( x − c ) ( x − d ) ( e t c . » (там же, 1777, ч. 1 extenduntur» (там же, 1778, ч. «Intégration d’une espèce, remarquable d’équations différentielles bans l’analyse des fonctions à deux variables» (там же, 1780, ч. B √-1 reduci possit» (там же, 1781); «De superficiei terrestris projectione stereographica» (там же). В 1783 г. Ф. С 1800 г. присоединилась еще должность непременного секретаря академии. Как ординарный академик, Ф. «Eloge de Monsieur Léonard Euler» («Nova Acta Acad. Imper. Petrop.», 1787). После того напечатаны им в изданиях академии следующие статьи: «Determinatio motuum penduli compositi bifili ex primis mechanicae principiis petita» («Nova Acta»); «Additiones analyticae ad dissertationem de motu penduli bifili» (там же); «Remarque sur une nouvelle méthode de trouver l’anomalie excentrique par l’anomalie moyenne» (там же); «Recherches sur un problème de mécanique» (там же); «Enodatio difficultati ab ill.

Так мучился, что тысячи целковых гонорара мало… Сегодня у меня мать именинница, я отдыхаю и не верю своим глазам, что я отдыхаю». «Опять я не шлю рассказа… Что сей сон значит, я и сам не знаю… Моя голова совсем отбилась от рук и отказывается сочинительствовать… Все праздники я жилился, напрягал мозги, пыхтел, сопел, раз сто садился писать, но все время из-под моего „бойкого“ пера выливались или длинноты, или кислоты, или тошноты, которые не годятся для „Осколков“ и так плохи, что я не решался посылать их, дабы не конфузить своей фамилии. В „Новое время“ я не посылал ни одного рассказа, в „Газету“ кое-как смерекал два рассказа, и на какие шиши я буду жить в феврале, Бог весть. Вы вообще скептик и не верите в немощи человеческие, но уверяю вас честнейшим словом: вчера, от утра до ночи, весь день я промаялся над рассказом для „Осколков“, потерял время и лег спать, не написав странички… О лености или нежелании не может быть и речи…

Конечно, с ней связаны различные ужасы и бедствия, но все это искупается вполне: для массы — важностью результатов, для отдельных личностей — блеском славы и сознанием исполненного долга. Где можно найти самую прекрасную смерть, как не на поле чести, и что может быть благороднее бессмертия героя? Все это выступает как нельзя более рельефно в каждом учебнике, в любой школьной книге для чтения, где, наряду собственно с историей, представленной в виде длинной вере­ницы войн, приведены рассказы и стихотворения, воспевавшие военную славу. Такова уж патриотическая система воспитания! Из каждого школьника должен выйти будущий защитник оте­чества, и потому необходимо возбуждать в ребенке восторженное чувство, говоря ему о первом долге гражданина; нужно закалить его дух против естественного отвращения, вызываемого ужасами войны. Вот с этой-то целью воспитатели и учебные книги толкуют о страшнейших кровопролитиях и бесчеловечной резне самым развязным тоном, как о чем-то вполне обыкновенном, неизбежном, выдвигая на первый план только идеальную сторону войны, этого древнейшего обычая народов.

Комитет ехал на запад, в округ Реджайну (Regina), покупать лошадей, до четырехсот голов. Лошади должны были быть потом отчасти поделены по селениям, а отчасти присоединиться к общему косяку, который ходит на духоборских лугах, на восточной половине их округа. Потом я разговаривал со многими из этих молодых подвижников, стараясь найти следы того недовольства общинным духом, о котором многократно говорит г. Ольховский, но не мог найти ничего. Все это были совсем молодые люди, окрепшие уже при новых, более свободных условиях, и я могу сказать, что вряд ли где можно встретить что-нибудь лучше этой славной и чистой рабочей молодежи. Никто из них не пил водки, не курил табаку, не употреблял крепких слов. За два года ни один не имел личного столкновения с полицией. Мысли их были всегда направлены на процветание общины, и к отдаче своих заработков в общую кассу они относились удивительно просто и радостно, как дети в хорошей семье. В то же время не было никакого положительного ограничения на счет личных трат, и кто желал, мог купить одежду, часы
и даже гостинцев для своей семьи, но, в общем, повторяю, все старались тратить на себя, как можно меньше.

Честолюбивые замыслы правителей далеко уже не играют той роли, какую они играли прежде, пламенная про­поведь той или другой личности в пользу войны также уже не может воодушевить массы. К тому же всем известно, что этого рода проповедь иногда производит впечатление, иногда же встречается равнодушно или даже вызывает насмешки. Зна­чит, не в ней сила, а в чем-то ином, в причине, лежащей значительно глубже. К этой-то причине и старается подойти г-жа Зутнер, воз­мущенная, как жена и мать, ужасами войны. Если она не вполне знакома с политическими и социальными условиями, то с дру­гой стороны она проявляет логический ум, способный сделать верный вывод из продиктованной жизнью посылки. Сколько жен, дочерей и матерей оплакивают во время войны потерю наиболее им близких существ. Этот горестный факт совер­шается всюду, значит, все народы заинтересованы в прекращении войн, нападающие и защищавшиеся, воинственные и миролюбивые. Пусть это убеждение всюду распространится, и нигде не проявится склонности обнажить меч: в момент какого-ни­будь сильного пререкания все восстанут против войны и согла­сятся лучше пожертвовать частью своих интересов, чем на­влечь на страну такое ужасное бедствие, как война.