Г-мъ, г-мъ, г-мъ! Но, Дженъ, къ привязанности такого рода между двумя молодыми созданіями слѣдуетъ относиться очень осторожно; она всегда бываетъ робка и чувствительна. Нельзя же вытаскивать растеніе изъ земли съ корнемъ, чтобы посмотрѣть развивается-ли оно. Такой взглядъ вовсе не сходился со взглядомъ м-съ Гедлоу на отношенія между Теодоромъ и ея дочерью. Она была нѣжная мать, но не обманывалась насчетъ дочери, не считала ее ни романичною, ни особенно чувствительною, и даже часто говорила, что въ нѣкоторыхъ пунктахъ дочь ея на двадцать лѣтъ старше ея самой. Каноникъ, напротивъ, ошибался, но приписывалъ своей дочери поэтичность и тонкую чувствительность. Его взгляды на многое были романичны и вовсе несогласны съ тѣмъ, что дѣйствительно бываетъ въ свѣтѣ; въ особенности его понятія о женщинахъ были чисто-рыцарскія. Все это часто досаждало Констансъ. Нельзя сказать, чтобы она не уважала и не любила отца, но это не мѣшало ей часто повторять: „у папаши такія устарѣлыя понятія“. Скажи мнѣ, Дженъ, — проговорилъ каноникъ, помолчавъ немного: — ты не думаешь, чтобы Конни серьезно любила этого молодаго человѣка?

Человек же общественного понимания считает, что следует поступать как раз наоборот. Он думает, что если кто, ради соблюдения своей правды перед Богом, жертвует кажущимся благом других людей, — то, значит, такой человек недостаточно отказался от себя, чтобы достойно служить людям. Но такое суждение показывает только, что человек общественного понимания не знает, что высший закон человеческой жизни есть духовное разумение. Хотя он и желает делать добро людям, но в силу добра он не верит. Он не понял еще, что ему, как и всем людям, назначено следовать голосу своего божеского сознания, а не слепым порывам или рассудочным соображениям; и что, следуя этому голосу Божьему, никак не повредишь людям; но, напротив, принесешь им самую большую пользу, какую только в состоянии принести. Люди общественного жизнепонимания не сознают того, что, даже ради самых добрых целей, нельзя совершать скверных поступков. Они следуют своим чувствам, или же своим рассудочным соображениям, наперекор непреложным законам добра и правды. И потому, вместо пользы, они приносят вред. Так например, в 1881 году, революционеры рассудком рассчитали, что, если убьют царя, то рабочему народу от этого станет лучше.

О! во всей вселенной не было существа очаровательнѣе! Э, да вы отклонились отъ вашего предмета. Тѣмъ болѣе она преступна. Если вы обожаете ее и въ самомъ преступленіи, то предоставьте ей полную свободу оскорблять васъ. Если оскорбленіе не трогаетъ васъ, — оно не трогаетъ никого. Это очень низко съ ея стороны. Кчему ядъ? Задушите ее лучше въ постели, да, въ постели, которую она осквернила. А Кассіо предоставьте мни: около полуночи вы узнаете болѣе. Въ точности соображайтесь съ этимъ, если вы хотите… Онъ не обращался ни къ кому; вѣрно, онъ занятъ письмомъ… Такъ Генералъ въ ссоръ съ Кассіо? Да, такое несчастье! мнѣ-бы такъ хотѣлось помирить ихъ, потому-что я люблю Кассіо. Можетъ-быть, причиною этого волненья письмо. Кажется, Сенатъ вызываетъ его въ Венецію и поручаетъ Кассіо его должность. Повѣрьте мнѣ, я этому очень рада. Я очень радъ, что вижу тебя въ помѣшательствѣ. Я не заслужила такого обращенія. Синьоръ, вотъ чему никакъ не повѣрили-бы въ Венеціи, если-бы даже я сталъ клясться, что видѣлъ собственными глазами. Это уже слишкомъ. Утишьте ее, по крайней мѣръ: она плачетъ.

Аллах велик! Никто не может знать, какой дорогой он ведет его. Но сохрани аллах, чтоб я мог оставить свою землю на любопытства видеть другие земли. Мы, мусульмане, ездим только по делам или по предписанию пророка в Мекку, где ключ всех законов. Между тем мавры закурили трубки и в кружок подсели к старику. Случившийся возле меня был красивый мужчина, лет 30, но он знал по-испански лишь несколько слов, так что вопрос мой — много ли у него жен? Мавр с самодовольствием ответил мне, мешая испанские слова с арабскими и добавляя знаками, что в Феце у него три жены: одна для хозяйства, другую взял он потому, что она очень хороша собой, а третья негритянка, — о ней мавр отзывался с особенным чувством, хваля ее пламенные качества. Как молчаливы были мавры днем, так сделались болтливы между собою вечером. Они говорили все вместе, не слушая один другого и сильно махая руками. Иногда кто-нибудь из них запевал что-то гнусливым голосом и словно декламировал, отчего все сильно смеялись.