В Колорадо находятся 55 из 104 горных вершин США, имеющих абсолютную высоту более 4000 метров и относительную — более 500 метров. Восточнее Скалистые горы переходят в Великие равнины — плато с преобладающей степной растительностью. На Западе штата находится плато Колорадо — полупустынная зона с каньонами, останцами и другими характерными формами рельефа. Колорадо является единственным штатом США, который полностью лежит на высоте более 1000 метров. Место, где река Арикэри вытекает из округа Юма, штат Колорадо, и впадает в округ Шайенн, штат Канзас, является самой низкой точкой в штате Колорадо на высоте 3317 футов (1011 м). Климатическая картина Колорадо неоднородная: южная часть штата не всегда теплее северной, на климат сильно влияют Скалистые горы: с увеличением высоты температура понижается, а влажность повышается. По климатическим условиям штат делится на две части: восточные равнины и западные предгорья. На востоке климат умеренно континентальный: низкая влажность, умеренные осадки (380-630 мм в год). Здесь отмечена одна из самых высоких среднесуточных температур в США.

Однако, мы познако­мились с некоторыми выдающимися личностями в политическом и литературном мире, частью из личного интереса, ради умственной пищи, частью в видах новой «службы» Фридриха. Несмотря на то, что мой муж имел мало надежды достичь значительных результатов, он все-таки не терял из виду избранной цели и сошелся со многими влиятельными лицами, которые могли принести пользу его делу или, по крайней мере, могли доставлять ему сведения о теперешнем состоянии вопроса, интересовавшего Фридриха. В то время мы начали составлять для себя книгу, названную нами «Протоколом мира», куда за­писывали все документы по этому предмету, заметки, статьи и т. д. Самая история идеи мира, насколько нам удалось собрать о ней сведения, была занесена в наш протокол. Наряду с этим, книга обогащалась изречениями различных философов, юристов, писателей о «войне и мире». Скоро у нас составился порядочный томик, а с течением времени — я продолжаю вести эти записки до нынешнего дня — вышло даже несколько томиков.

Устанавливается непосредственное общение сердца с сердцем, души с душою, человека с Творцом. В этих лекциях я намерен совсем оставить в стороне тот вид религии, который воплощается в определенных внешне формах; я не буду говорить о церкви, и постараюсь обращаться возможно меньше к теоретическому богословию и идеям о самом Божестве. Я хочу, насколько мне это доступно, всецело сосредоточиться на личной религии. Некоторым из вас, без сомнения, личная вера в таком обнаженном виде покажется чем — то настолько несовершенным и неполным, что вы не захотите назвать ее религией. «Это лишь часть религии, — скажете вы, — ее неорганизованный и неразвившийся зародыш. Если уж давать ей какое-нибудь имя, то скорее можно назвать ее совестью или нравственностью человека, но уж никак не его религией. Слово „религия“ применимо только к совершенно и полно организованной системе, чувств, идей и учреждений, — короче говоря, к Церкви, по отношению к которой так называемая личная религия является только одним из ее составных элементов». Но высказав это, вы только лишний раз докажете как легко спор об определениях обращается в спор о словах.

«Доказательства» Шестова верх логического остроумия! Вяч. Иванов обвиняется в преклонении перед новейшей западной мыслью на том единственном основании, что два другие писателя уличаются Шестовым в увлечении немецкими именами и немецкими схемами. Если в новой книге Бердяева Шестов нашел столько великих руководящих немецких имен, что они еле умещаются на две строчки, если в новой книге Булгакова Шестов отмечает повторение искусственных схем критики чистого разума, — спрашивается, какое отношение это может иметь даже не к лицу, а к «спине» Вяч. Иванова? Если два другие писателя раздражают Шестова своей теоретическою несвободою от немцев, — спрашивается, причем же тут Вяч. Здесь невнимание к эмпирически данному вырастает у Шестова до фантастических размеров. Литературная деятельность Вяч. Иванова у всех перед глазами, и всякий добросовестный историк литературы на вопрос «Перед чем преклоняется Вяч. Иванов?» должен констатировать целый ряд бесспорных и знаменательных фактов. Если Вяч. Иванов не пишет свое, — он переводит и, как всякий поэт, переводит близкое и родное своему духу.